Ближе к вечеру на восточном берегу реки к поспешно укрепляемым дополнительными огневыми точками позициям вышли передовые части отступающей немецкой пехоты, но обстрелянные из пулеметов и орудий, отошли, свернув на юг вдоль берега. Позднее к нашим постам вышли преследующие немцев части 193-й стрелковой дивизии….
1..2 июля. 1941 год. Украина. Сергей Иванов.
Ну что, повоевали, господа… то есть товарищи командиры. Сейчас найду Семена с Андреем и выскажу все, что о них думаю, пока боевой азарт не кончился. Разп…и, иху м… через коромысло! Один понимаешь ли командовать из танка не может, пошел на КП, а сам в атаку полез, без него не справятся. Второй вообще из танка без команды выскочил, героя изображает! Герои ё….! Ух, попадись они мне…
— Ну и где они, лейтенант?
— По донесениям, капитан Мельниченко все еще у пакгауза, организует проверку, прием и распределение пленных. А Бридман в медпункте, его фельдшер Горелова перевязывает, — Музыке явно не по себе от брызжущей из меня злости. Ничего, обойдется.
— У пакгауза, говоришь? Ладно, пойду в пакгауз. А вы с сержантом организуйте пока оборону на восточном берегу. Траншеи проверить, при необходимости углубить. Все пулеметы — на ту сторону. Да, и где Скобелев?
— Убит.
— Как убит? Черт… Не вовремя… Вечная память. Тогда так… Лейтенант — выполняйте приказ, сержант — со мной, будем организовывать оборону с запада. А Скрипченко уже у пакгауза? Да? Ясно. Ну, вперед!
И где он, начальник наш героический? А вижу, с погранцами фильтр для пленных организует. Делать ему больше нечего. Пусть этим Скрипченко занимается…
— Товарищ капитан, разрешите обратиться? Можно вас для доклада?
Зашли за угол. Сержант сообразительный, остался со всеми, молодец.
— Так, теперь нас никто не слышит… Шеф, ты что? Адреналин в голову ударил? Недовоевал, ё…? Подумал, что будет если тебя убьют? Мне прикажешь командование брать? И вообще… ты чего увлекся этими пленными? Забыл, что частью командуешь? Я пока команду дал, чтобы с востока оборону крепили, если наши наступают, немцы в первую очередь оттуда полезут. Музыку послал. А с запада и командовать некому, Скобелев убит…
— Вроде не убит, тяжело ранен. Елена доложила.
— Хрен редьки не слаще, все равно кого-то надо ставить. Думай. Я предлагаю старшину. Да, и покормить людей надо, бывших пленных в первую очередь.
— Это я уже распорядился, тыловики уже кухню разворачивают. Помнишь этого туркмена, Рустама? Он поваром оказался. Так что одной проблемой меньше. А вообще старшина нужен, хозяйство все разрастается… — тут Андрей поворачивает за угол и зовет:
— Скрипченко!
Подбегает Скрипченко и получает от Андрея 'ценные указания' по распределению пленных. Когда Андрей его отпускает, я вспоминаю про Семена.
— Ты про Семена то слышал уже? — и увидев утвердительный кивок Андрея, предлагаю:
— Пошли с него стружку снимем… С героя… последнего.
Но ничего у нас не выходит. Едва мы с Андреем начинаем чехвостить это чудо, гордо несущее нам навстречу обмотанную белым бинтом голову и руку, как откуда-то внезапно появляется Елена и запрещает нам 'нервировать раненого бойца'. Приходится извиняться перед нашим доктором и идти по своим делам. Андрей уходит в штаб, расположившийся на восточном берегу реки в домике обходчика. А я иду к танкам и застреваю там почти до вечера. Даже стрельба на восточном берегу почти не воспринимается…
Все же дырку в 'трешке' нам удается заделать полностью, благо она совсем небольшая¸ миллиметров восемь в диаметре. Получается, что в нас попали из противотанкового ружья. Пока мы делаем профилактику танков, я пытаюсь припомнить характеристики таких ружей. Похоже 'трешку' могли поразить либо из чешского, но оно начало выпускаться в конце года, либо из трофейного польского. Скорее всего это был именно трофейный польский 'Ур'.
А вот кое-кого из конструкторов, я бы все же расстрелял из того же 'Ура'. Особенно за фрикционы и гусеницы. Надо как-то этого, как его, Шамшурина, отыскать. Помню, что он нормальную коробку передач для КВ предлагал… Мечты, мечты… кто нас с фронта отпустит и куда? Разве что в знаменитое здание 'Госужаса', а там боюсь не только Шамшурина, но и друзей уже не увидишь.
Едва заканчиваю возню с танками и сажусь за принесенный Кузьмой котелок с кашей и смальцем, как меня вызывают в штаб. Черт, а жрать-то охота… Беру котелок с собой и недовольно вспоминая всех родственников немцев и нашего командования, а также их противоестественные сексуальные связи, бреду через мост. Часовой узнавший меня, пропускает без оклика, за что получает втык. Нет, ну объясняешь, объясняешь…
— … Пусть хоть сам товарищ Сталин проходить будет, ты обязан остановить и проверить! Понял?
Дождавшись утвердительного 'Так точно! иду через мост. Вот это мы в них все же вбили, хотя Скрипченко до сих пор иногда морщится от наших старорежимных замашек. Ну что это за боец, когда он на приказ с ленцой так отвечает 'да' или 'нет'. Дисциплина начинается с мелочей. Часовой на восточном берегу бдительней, и окликает меня заранее. Услышав ответ и приказав осветить лицо, что я и делаю, выйдя в круг света небольшой висящей сбоку лампы, он внимательно осматривает меня и затем пропускает. Настроение немного поднимается.
Вхожу в штаб и сразу натыкаюсь взглядом на незнакомого командира… Тэк-с, капитан, судя по форме. С ним еще один, тот скромно держится в сторонке. Ага, младшой, понятно. В углу два незнакомых солдата уплетают из котелка кашу. Невольно сглатываю слюну. А народу-то! Все собрались, даже Кравцов здесь. Похоже с нашими мы встретились. Интересно, надолго? И как к 'линии Сталина' отступать будем, вместе или растащат по частям? Но твердо знаю одно — разоружить себя, как симоновские герои не дам. Пошли они…