Клим Ворошилов -2/2 или три танкиста и собака - Страница 60

До атаки, до ярости, до пронзительной ясности.
И быть может до выстрела, до удара в висок
Полчаса на молчание, полчаса на прощание,
пять секунд на бросок.
Раскатилось и грохнуло над лесами горящими,
А ведь это, товарищи, не стрельба и не гром.
Над высокими травами встали в рост барабанщики
Это значит не все еще, это значит пройдем.

Так, демонстративно гляжу на часы. Швейцарские, трофейные. Отлично, между прочим, идут. Были у меня в детстве похожие, батин подарок, нашего производства, 'Слава'. Шли с точностью секунда в сутки все время. Потерял я их как-то на пляже, а ведь шли без единой поломки. До сих пор жалко….

— Еще одну и отбой.

Поем практически хором уже знакомую многим песню про танковый ударный батальон и расходимся. Рядом со мной остается только Кравцов. Внимательно посмотрев, как я укладываю гитару, он неожиданно спрашивает:

— Сергей Петрович, вы ведь в партии не состоите?

— Так точно, Федот Евграфович, — пытаюсь понять, в чем дело. Неужели что-то накопали? Но тогда Стонис сам бы работал, а причем здесь комиссар?

— Судя по всему, нам предстоят тяжелые бои. И мне кажется, что если вы и товарищ Мельниченко подадите заявления… будет неплохо и для политико-морального состояния части, да и для вас тоже…

Странно, чего это сегодня наш батальонный так косноязычен? И тут я вспоминаю. Е… ему как и нам не к кому возвращаться. Бойцы ж говорили, а я запамятовал. У него ж вся семья под развалинами дома в первый же день погибла. Ну и устроил же я со своей песней стресс всем. Черрт, думать надо головой а не х…м, как говаривал ротный. Поздно пить боржом однако.

— Согласен, товарищ батальонный комиссар, оформим завтра, — отвечаю, а сам мучительно прикидываю, чем бы помочь. Хе, помочь… комиссар и сам справился, пока я раздумывал и себя корил. Сидит как будто ничего не было, спокоен и улыбчив как всегда. Не-ее, все-таки повезло нам. На хороших людей наткнулись сразу.

— Вот и отлично. А рекомендации, я уже спрашивал, вам могут дать лейтенант Махров и майор Стонис. Анкету у меня возьмете, завтра. Спокойной ночи, — Кравцов, услышав мой ответ, встает и уходит к себе, слегка раскачиваясь в такт движущемуся вагону.

'Что день грядущий нам готовит? — думаю я цитатой из классика, засыпая.

7 августа 1941 года. Киев.

Неприятности для Семена и его попутчика начались сразу по прибытии в Киев. Выяснилось, что до Бучи пригородный поезд пойдет только вечером, поэтому, получив по аттестату сухой паек, Бридман и Томилин решили устроиться где-нибудь в соседнем к вокзалу парке. До парка на Вокзальной площади они дошли, но на аллее рядом с памятником наткнулись на бдительный патруль во главе с молодым, но очень серьезно настроенным лейтенантом. Настороженно поглядывая почему-то только на Семена, он тщательно изучил документы и предложил пройти в комендатуру. Сдав вещи, документы и оружие, Семен с Григорием прошли в небольшую камеру. Долго в ней им засиживаться не дали, на приехавшем автомобиле их увезли в центральную комендатуру. Больше всего Семену не понравилось, как вели себя сопровождающие, слишком похоже на конвой.

Теперь Семен сидел один в достаточно роскошной, по меркам даже будущего, камере гауптвахты и от нечего делать очередной раз вспоминал фантастические события последних месяцев.

Если бы ему сказали месяца четыре назад, что он будет воевать за москалей, да еще и коммуняк! Ох, и досталось бы тому от Семена! Сначала он действительно хотел уговорить друзей, пользуясь неразберихой первых дней войны, перебраться куда-нибудь на Запад, лучше всего в Швейцарию. Отсутствие денег, вот над чем он ломал голову, когда неожиданно им встретились неприглядные реалии 'современной' жизни… Семен мотнул головой, встал с табурета и нервно прошел из одного угла камеры до другого, стараясь отогнать мрачную картинку, всплывшую в памяти. Увиденное на поле выбило его тогда из колеи, а дальше события покатились столь стремительно, что он еле успевал реагировать… Бой, красноармейцы, танк, опять бой, старинная радиостанция, с которой он всласть повозился, генератор помех, собранный на коленке… И друзья, рвущиеся в бой… Не мог же он их бросить и уйти один! К тому же он видел, что красноармейцы, такие же парни, как он и его сверстники, говорящие и по-русски и по-украински, отнюдь не считали друг друга или государство врагом, не спешили сдаться в плен освободителям 'от коммунистической неволи и кровавой гебни'. Да и саму эту неволю он как-то не мог обнаружить. Получалось, что правы те книги и те авторы, которым он не доверял? Еще больше его поразил рассказ Нечипорука о гражданской войне, бандах белых, красных, зеленых и прочих цветов, о том, что большевики победили в том числе и потому что свою низовую вольницу давили не меньше, чем противников.

Вот и думай, голова. А тут еще и Елена… Но тут Семен прервали, как говориться, на самом интересном месте. Заскрежетал замок и в дверях появился улыбающийся сержант Томилин в сопровождении разводящего.

— Пошли, арестант… 'вскормленный в неволе орел молодой'. Разъяснилось все, мы с тобой свободны. Самое же главное — тут оказывается машина нашей части стоит. Поэтому ноги в руки и пошли!

Быстро получив вещи они почти бегом направились к ЗИСу, стоящему на дворе. У машины их ждал пожилой с хитроватым лицом старшина и довольно упитанный водитель средних лет.

— Вы с нашей бригады будете? — спросил старшина.

— Мы, мы товарищ старшина, — ответил Томилин подавая документы.